Филипп Рукавишников: «Родственники Черенкова выдали мне индульгенцию». Скульптор о критике памятника

Автор памятника Федору Черенкову Филипп Рукавишников в интервью Sovsport.ru рассказал, как проходил процесс создания скульптуры, что думает о критике в свой адрес и почему он не стал актером после запоминающейся роли.

«У меня есть свое прочтение, я его посильно воплотил»

– Отзывы о своей работе читаете? Спортивную прессу просматриваете?
– Я, между нами говоря, от спорта очень далекий персонаж. А что пишут?

– Что непохож, что телосложения герой был не богатырского, а характера – скромного.
– Я в данном случае пристрастен. Сделал эту вещь так, как мне показалось хорошо. Если она не нравится кому-то, мне, естественно, обидно. Как говорил Тригорин из чеховской «Чайки»: «Когда хвалят, приятно, а когда бранят, то потом два дня чувствуешь себя не в духе».

– Есть мнение, что памятники современникам в принципе редко кого устраивают. У каждого поклонника свои представления о кумире.
– Что касается претензий, это слово не совсем правомочное. Не хочу никого обижать, но когда люди их предъявляют, такое чувство, что я им что-то должен. У меня есть свое прочтение, я его посильно воплотил.

– Как сами оцените работу на фоне остальных своих трудов?
– Когда делаешь работу, стараешься не халтурить, делать не наспех, а на совесть. Это одна и та же оценка. Процесс приемки почти всегда очень сложен. В этот раз очень много работали с дочерью и братом Федора Черенкова, которые сильно помогли. Родственники всегда с энтузиазмом относятся к таким вещам. Портрет доделывали три раза, вносили коррективы, чтобы было сходство.
На мой взгляд, спортсмен – это герой, атлет. Тем более, народный герой. В курсе ли я трагедии его жизни? Жизнь сама по себе трагична, поэтому и скульптура имеет к ней опосредованное отношение, как и любое искусство. Это момент, когда он на коне, кучерявый, всеми любимый, грудь колесом. Считаю, это правильным. Я работы не стыжусь. Как там звучало в песне: «Запомни меня молодым и красивым».

«Никто никакого варианта не забраковывал»

– Правда, что родственники и друзья первый вариант единогласно забраковали?
– Так вопрос не стоит. Технически все осталось. Просто родственники пришли и, как это обычно бывает, обсуждали портретное сходство. Это всегда интимный и мучительный, даже иррациональный момент в монументальной пластике. Есть фотографии. Есть человек, который запечатлен в памяти родственников. И есть я, который вынужден опираться, по сути, на фантомы. Может, более худым, может, пощекастее. И вот так, методом проб и ошибок внесли коррективы. Никто никакого варианта не забраковывал.

– Родственников Черенкова на открытии памятника не было видно…
– Это случайность. Они, кажется, заболели. Мы с ними все утрясли. Могу официально заявить, что они мне выдали индульгенцию. Мы мучались-мучались, но в какой-то момент выразили вариант, который всех устраивает.

– Сколько занял срок получения индульгенции?
– Лепил все лето, грубо говоря. Детали? Люди приходят, смотрят вокруг и начинается детектив – все ищут ответ на вопрос: может, тут убрать, там прибавить, брови выше, скулы не такие и так далее. Но это часть нашей профессии. Я спокойно отношусь, по-другому невозможно. Сходство – таинственная и мистическая вещь. Налепить можно все, что хочешь. А придет человек – скажет: «Вот не он!». И что ты будешь делать?

«Я – индюк, а все – остальные чернь? Все совершенно не так»

– За основу памятника была взята знаменитая фотография из журнала «Огонек». Какие-то другие снимки или видеокадры изучали?
– Видео обычно не очень помогает. Когда лепишь портрет, неизбежно берешь все фотографии, которые тебе доступны, наклеиваешь их на огромную доску, ставишь это доску рядом с глиняным лицом и работаешь с ними, пытаясь поймать живой луч.

– Поза Черенкова, мячи – ваш выбор или заказчика?
– Просьба заказчика. Заказчик хороший – «Спартак» и Федуны. Я никогда с ними не спорил, потому что не считаю это правильным. Не отстаиваю своих эстетических убеждений, когда работаю с заказчиком. Самовыражаюсь в других областях искусства, не зависящих от моей скульптурной деятельности.

– Резанула ваша фраза «Говорить о том, как любители футбола смотрят на искусство – только обижать их». Вы же в курсе, что множество знаменитостей из мира театра, кино, музыки болеют за тот же «Спартак». Как с ними быть?
– Я говорил не о футбольных болельщиках, а об уровне восприятия людей, не вхожих в наш художественный мирок. Получилось, что обидел, чего как раз не хотелось. Вопрос того, как люди смотрят на то, что мы делаем, всегда остается актуальным. Можно только ругаться, если тебе предъявляют претензии. Получается, напыщенная фраза, а ты выглядишь индюком. Вот вас и резанула фраза. Типа я – индюк, а все – остальные чернь. На самом деле, все совершенно не так.
С другой стороны, если они предъявляют ко мне претензии, пусть общаются со мной на другом языке. Пусть ссылаются на Резкина, Сведенборга, Бурделя, Родена! Я говорю не о болельщиках, а о людях, для которых ты делаешь вещь, а они кривят лицо. Сделай сам!

«Если быть актером, то как Марлон Брандо»

– Внешне болельщики вас наверняка больше помнят по фильму «Мэри Попинс, до свидания!». Это первая и последняя роль в кино?

– В какой-то момент понял, что если быть актером, то как Марлон Брандо. Мужчина, в отличие от женщины, хочет сравняться с Богом. В этом его потребность. У женщины другая потребность. Она – Гея, Мать, Земля. Она родит, плодоносит, продолжает род. Если вы не ходите сражаться с высшими силами, то должны ехать на своей лошади. У меня династия – четыре поколения художников. В квартире моего прадеда, в которой я сейчас живу, бывали Максимилиан Волошин, Андрей Белый, Есенин, Мариенгоф, Федор Сологуб. Актерская стезя – не моя.

– В каком возрасте это осознание пришло?
– Я вообще ранний персонаж. Типа вундеркинд (смеется).
(После паузы) Так что же, прямо вот много ругают?

– Обсуждают. Разные оценки.
– Памятники всегда много обсуждают. Я не хочу обижать никого и искренне надеюсь, что отнесутся благосклонно и даже едва ли не снисходительно. Повторюсь, от спорта я далек. Когда я влезаю в шкуру футболиста по долгу службы, возможно, делаю что-то оторванное от людских желаний. Но не для того, чтобы задеть. Просто настоящий художник – гений. А гений – шизофреник. А шизофреник – это Бог.

– А каждый мужчина хочет сравняться с Богом. Я помню.
– Ну, конечно. Куда без этого.

«Сделал восемь мемориальных досок для «Динамо»

– Над чем сейчас работаете, если не секрет?
– Скоро буду делать доску Михаила Семичастного для «Динамо». На доме, где он жил. Думаю об Игоре Нетто. Пора уже, нехорошо получается, великий же человек. Меня занимает образ Нетто, у него аристократическое лицо. Много работаю для себя – рисую, пишу…

– Вашему авторству принадлежит и памятник братьям Старостиным на «Открытие Арене», а вашему отцу – статуя гладиатора, встречающего зрителей у Северной трибуны. Получается, не очень-то вы далеки от спорта?
– Ну, вот видите как. Что называется, не зарекайся. Я для «Динамо» сделал уже досок восемь мемориальных на домах: Яшину, Численко, Чернышеву. И «Динамо», и «Спартак» прилагают усилия, чтобы не забывали народных героев спортивного пантеона. Что касается остального, то остается только голову чесать: почему в Москве нет памятника Андрею Белому, Бальмонту, Сологубу, Ахматовой, Цветаевой?

– Сейчас в России вовсю идет подготовка к ЧМ-2018. Над другими масштабными проектами при соответствующем запросе возьметесь работать?
– В нашем положении выбирать особо не приходится. Просят – делаем.